Временами мне встречаются странноватые тексты на тему «как стать москвичом», «как осознать, что вы москвич» и подобные им, бодренькие и наглые рассуждения о том, как хомо провинциал преобразуется в хомо москвича. Невзирая на желчность и ехидство, невзирая на выпады и даже несильные удары в спину, в этих идей чувствуется неутолимая жажда стать этой высшей формой эволюции — столичным обитателем.
И этот самый провинциал, от перевозбуждения своими фуррорами строчащий пособия для других ему схожих, — это не статус. Это состояние разума. «В нем было что-то неуловимо провинциальное. Мы бы, к примеру, не опешили, если б в один прекрасный момент увидали его в цветном жилете и в башмаках на пуговицах, с прюнелевым верхом» — это Валентин Катаев написал о Мише Булгакове. Провинциальность — это, естественно, и вкусы, отсталые и какие-то очень уж наряженные и комфортные. Но главное — это то смятение души, которое заставляет двигаться вперед, покорять, добиваться, завоевывать, но почему-либо навечно оставляет людей с чувством своей вторичности.
Обсуждаем с товарищами известного сатирика N. Кто-то произносит что-то экзальтированное.
— Да я вашего N как облупленного знаю! — вдруг блямцает наш знакомый, который на техническом уровне уже лет 20 как столичный обитатель.
Мы ждем пояснений.
— Да я ему в Хабаровске делал концерт! — с таким же апломбом заявляет этот знакомый.
— И? — мы ждем драматической развязки.
Но это конец. Смысл в том, что он живого N лицезрел — и тот ему или приглянулся, или не приглянулся, да и у их в Хабаровске обыденные люди лицезреют живых знаменитостей и даже устраивают им концерты.
Провинциализм может быть личный, а может — публичный. Знаю много людей, рожденных в СССР, которые до сего времени, и даже, возможно, против своей воли, испытывают особенное волнение перед иноземцами. Не перед всеми, естественно. Каких-нибудь болгар либо сербов они чуть не презирают. А вот британцы либо немцы вызывают в их трепет. Даже юные люди в наши деньки не свободны от этой заразы — они каким-то образом делят людей на «наших» и «иностранцев».
В ресторане ожидала компаньона, который пошел в туалет. Стояла на выходе, около гардероба. И некий очень прекрасный и элегантный юный мужик заговорил со мной по-английски. Мне-то все равно — я с ним побеседовала, а позже выяснилось, что живет он в Москве. И он российский москвич. Он застеснялся и промямлил, что принял меня за «иностранку». По каким-то ему понятным признакам. Я ведь не была одета в национальную одежку, к примеру, Швеции.
Российские за границей — тоже смешная история. В разговоре с местными все пыжатся обосновать, что у их неплохой вкус и правильные политические взоры. Это все другие — проправительственные плебеи, которые надевают лабутены на лапти, а мы-то сами очень прогрессивные и европеизированные.
Сущность в том, что провинциалы всем очень желают обосновать, что они не ужаснее других. Хотя такими себя считают. И это мучение остается с ними навечно, как вирус герпеса.
Вот приезжают в Москву такие милые девицы, с румянцем на щеках, с устаревшей прической и в престижных три года вспять джинсах. Казалось бы, и ничего ужасного. Девицы славные, открытые, возбужденные новизной. В их есть эта красота, как в запахе летнего поля, которое всегда малость дает навозом, — и ты, горожанин, удушенный испарениями бензина и хлорки, вдыхаешь все это с удовольствием, так как оказался в конце концов на природе.
А позже изменяется прическа. Наряды становятся такими, что уже можно фотографировать их для инстаграма. В манерах возникает надрывистая светскость. Оказывается, что они уже все знают, во всем разбираются, бывают на всех мероприятиях и даже время от времени удерживаются от снимков со знаменитостями, которых любит их мать. Они догадываются, что в этой Москве принято сниматься с известными людьми только в тех случаях, если они твои друзья.
Таковой провинциал сходу после «здравствуйте» скажет для тебя о собственных ошеломительных успехах. Упомянув меж делом всяких значимых людей, которые для него просто Ленки и Сашки. Провинциал будет так старательно одет, что твой нарочно халатный наряд вдруг покажется для тебя неблагопристойными лохмотьями. За 5 минут ты узнаешь о светской жизни столицы столько, что задумаешься: а в том ли городке живешь?
В последующий раз провинциал кинется для тебя на грудь как родной. Он скажет для тебя о собственных делах и заботах. А позже окажется, что каким-то образом он живет в квартире твоих друзей, но ты об этом понятия не имеешь. При этом друзья будут убеждены, что этот человек — твой наилучший новый друг, в судьбе которого ты принимаешь самое страстное роль. И они сдадут ему квартиру за некрасиво символическую стоимость. А для тебя никто даже спасибо не произнесет.
Естественно, нахальство приезжих можно осознать: им приходится выворачиваться. Но есть нахальство добросовестное и достойное, а есть то, что именуется «без мыла в попу».
В один прекрасный момент после клуба я поехала в гости к друзьям, и там была некоторая женщина — я задумывалась, она их знакомая. Она под шумок переспала с владельцем, после этого вытащила откуда-то огромную сумку, которую никто ранее не увидел, и спросила, как длительно у него можно пожить (так как был секс и сейчас он ей должен).
В другой раз (было это давным-давно) мы с подругой поехали в гости к забавным юным людям, и вдруг из одной комнаты появился разгневанный владелец квартиры, у которого эти типы жили из милости, и изгнал всех на улицу. Так как они попросились на неделю, жили два месяца, да к тому же устроили пьянку посреди ночи, пока тот умиротворенно спал. Мы этих субчиков, естественно, бросили прямо там же. А они, кстати, к тому же упрекнули нас в том, что мы не берем их к для себя домой.
Провинциал всегда чего-то от тебя желает. При этом с напористостью бульдозера. Ты не успеваешь сделать для него нечто полезное, как он без всякой благодарности вожделеет чего-то еще. И теряется навеки, поняв, что больше из тебя ничего не выжмешь. Наверняка, они задумываются, что москвичей много — и от каждого можно чего-нибудть получить. Либо вообщем не задумываются, а летают с москвича на москвича подсознательно, собирая собственный мед.
Схожими забавами отличались, кстати, эмигранты в США, только они потрошили не личных лиц, а систему, придумывая аферы со страховками и остальные маленькие пакости, ни секунды не сомневаясь, что имеют право терзать правительство сколько их душе угодно. Особая красота в том, что они без зазрения совести околпачивали их новейшую страну, и людей считали в наилучшем случае лопухами, но при всем этом с еще огромным презрением относились к «сраной рашке». Парадоксы сознания. В конечном итоге они так и остались в транзитной зоне — не стали янки, не остались русскими.
И так же наши внутренние